КСЕНИЯ ЖИГАНШИНА

Мария: Начнем наш разговор с банальных вопросов. Сколько пар балетных пуант снашиваете, например, за месяц?

Ксения: Это зависит от того, какие пуанты вы носите. Если это марка Gaynor Minden, то они более износоустойчивые, и за месяц, в зависимости от репертуара, я лично изнашиваю 2-3 пары. Некоторые девочки из кордебалета, использующие Gaynor Minden, одну пару могут носить весь год.

Вера: А ты их штопаешь?

К.: Я штопаю. На самом деле, происходит по-разному, бывает и лень штопать.

В.: А отбивать молоточком пуанты – так только раньше делали или сейчас тоже?

К.: Такое до сих пор есть. Если девочки носят Sansha, Grishko, их нужно отбить. Там есть своя методика: нужно хорошо помять стаканчик, стелечку над паром подержать, что-то еще…И такие пуанты еще более слабые, за 10 дней ты можешь 3 пары использовать. Поэтому Большой театр в основном танцует на Gaynor Minden.

М.: А на спектакль ты можешь надеть новые пуанты?

К.: Бывает. Я тот человек, который к этому легко относится. А есть такие, кто разнашивает месяц или два. А мне это не важно, я всегда говорю: «Девочки, ну ноги-то ваши, все то же самое, какая разница?»

В.: Большой театр предоставляет вам пуанты. Вам их хватает?

К.: Мне хватает. Я рассчитываю. Нам их приносят примерно каждые 4 месяца, по 5 пар. Это солистам. Кордебалету — 3 пары.

М.: Я вообще считаю, что руководить такой многочисленной труппой, в которой каждый артист безумно талантлив и амбициозен, очень трудно.

К.: Безусловно. Вот ты сидишь и работаешь, а за день к тебе приходят сотни артистов, и все просят что-то дать станцевать. И ты должен всем ответить, объяснить, почему нет. Потому что сначала надо ноги подготовить, или потому что надо дать партии другим балеринам и занять их в репертуаре. А бывает, что он видит именно молодую перспективу и дает дорогу молодым.

В.: А более возрастным артистам?

К.: Не могу припомнить. Сейчас, правда, есть случай Ольги Марченковой. Ей 30 лет, и она пошла вверх. Два года она показывала Вазиеву «Лебединое озеро», полный спектакль…

В.: Ну после Светланы Захаровой, наверное, трудно показывать «Лебединое».

К.: Да, Светлана Захарова это, безусловно, эталон. Нужно к такому стремиться, но важно раскрыть свой потенциал и талант, находить свое исполнение и не копировать. Это неправильно, на мой взгляд.

В.: Я, кстати, не могу сказать, что для меня важно, выступает ли прима-балерина или солистка. Я в первую очередь обращаю внимание на подачу и на те эмоции, которые я получаю от исполнения. И только потом смотрю, кто танцевал.

М.: И потом, мы не видим каких-то вещей. Вот ты рассказала про Марченкову. Я, например, не знала, что она столько времени выбивала эту партию. О каких-то вводах ты слышишь, и тебе непонятно, почему это произошло.

К.: В таких ситуациях даже в театре часто начинают болтать ненужное: «О, ну понятно!» Есть такое. С кем бы ты ни поехал на индивидуальные гастроли, приезжаешь, а тут уже появились всякие слухи. Вас уже переженили.

В.: Ну это проблема вообще любого большого коллектива. Тем более, если ты интересен и успешен. Пусть говорят.

К.: Первые годы в театре, конечно, переживаешь. Ты приходишь в театр открытый, дружелюбный, ты никогда с таким не сталкивался. А потом ты замыкаешься, потому что действительно на тебя начинают вешать ярлыки. Иногда даже в буфете не хочется садиться рядом с тем или иным артистом, чтобы не провоцировать слухи.

М.: Расскажи, как вы готовите партию? Если мы не говорим сейчас про новую постановку, а о текущем репертуаре. Вы сначала готовите ее со своим педагогом, а потом показываете художественному руководителю?

К.: Могу рассказать, как у меня это было со «Спящей красавицей». Я со своим педагогом (С.Д. Адырхаева, прим.) начала репетировать, чтобы держать форму и работать на перспективу. А у Махара Хасановича есть камеры. Все это уже знают, хотя раньше это был строгий секрет. И в какой-то момент он пришел на мою репетицию. А я в тот день вообще репетировала «Щелкунчик» с Игорем Цвирко. И тут он меня останавливает и просит показать кусочек из «Спящей». Я собралась и показала, и ему понравилось. А кто-то может долго упрашивать, показывать. Но все это всегда зависит от обстоятельств и настроения. Завтра может прийти другой руководитель, и ты ему не понравишься. Есть, конечно, Светлана Захарова, например, которая никогда уже ниже своего ранга не упадет, и мы все стремимся к этому.

В.: А у меня такой вопрос возникает, у каждой ли артистки балета есть желание и амбиции стать примой?

К.: У тех артисток, которые танцуют ведущие партии, у всех есть стремление вверх, это безусловно. Может быть и есть случаи, когда сами собой даются какие-то партии, а человек вроде их и не ждал. Есть и некоторые артистки кордебалета, которым очень хорошо на своем месте, я знаю таких. Они стабильно участвуют в гастролях, у них стабильный заработок, много работы, много плюсов — хорошая фигура, потому что танцуешь весь спектакль, а не ждешь свою вариацию. Некоторые солисты жалуются, что, будучи в кордебалете, больше танцевали и больше зарабатывали.

М.: А какую свою партию из крупных ты больше всего любишь?

К.: Для меня самое дорогое — это большие балеты «Щелкунчик» и «Спящая красавица». Они оба очень сложные технически, но по-разному сложные. «Спящая» сложнее, все-таки 3 акта на сцене, безумная техника стоп – па-де-буре, скачки. Кому-то это легко, но лично мне это сложно, так как есть большой подъем стопы, ее надо уметь сокращать, от чего начинает сводить мышцы. И к этому надо привыкать через репетиции.

М.: А что хотела бы станцевать еще в первую очередь?

К.: Сейчас я очень хочу «Коппелию». Мне кажется, я с такой радостью выйду на сцену и станцую эту юную барышню с характером! Я недавно посмотрела фильм «Девчата». Для меня это именно такой характер.

М.: То есть ты больше тяготеешь к классическому академическому балету. А современное?

К.: Я люблю и современное. Например, неоклассику. Недавно у меня была премьера в «Рубинах». Это тоже очень интересно. Потому что это другая пластика, тоже классика, но более раскрепощенная. Мне нравится больше что-то быстрое, техничное, сильное, нежели адажийное. Мне интереснее сейчас танцевать быстро.
Недавно на гастролях в Греции я танцевала «Лебединое озеро», и мне «белое» адажио далось тяжелее, чем технически более сложное «черное» па де де.

М.: Но «белое» адажио , оно же бесконечное, мне всегда кажется, что оно очень сложное для балерины.

К.: Кому-то наоборот. Кому-то сложнее оторваться от пола, прыгнуть.

В.: Я тоже больше люблю «черного» лебедя..

К.: Всегда проще исполнять отрицательного героя, нежели доброго.

М.: Да, у меня всегда такое ощущение от «Раймонды», например. Я партию Рыцаря Де Бриена вообще не могу воспринимать, слишком уж она стерильная. Другое дело Абдерахман – вылетает на сцену Васильев или Цвирко, и непонятно, почему Раймонда не его выбирает. А балеты Григоровича? Такие знаковые, как «Спартак», «Легенда»?

К.: Это мои самые любимые балеты. И «Ромео и Джульетта» Григоровича мне тоже очень нравится. У него балеты супер-музыкальные, каждый образ подобран настолько в точку. «Иван Грозный», «Легенда» — как поставить такие адажио, сколько там находок?!

В.: А вот скажи нам, как человек, живущий искусством и лучше всех знающий его изнутри, каких балерин ты считаешь самыми сильными на сегодняшний день?

К.: Я очень люблю Екатерину Крысанову. Скажу, за что. У этой артистки нет таких феноменальных данных, как у тех, кто одарен природой. Она все делает умом, все идет от головы. Каждый ее шаг на сцене по-максимуму продуман. И для меня это пример, я всегда вижу ее ум на сцене. Даже ракурсы ее ног и стоп. Нет каких-то супер-данных, повторюсь. Она всегда найдет умное положение, которое не покажет этого. Идеальная техника — она никогда не падает на фуэте, все исполняет очень здорово и по-разному – лиричную «Жизель», а потом Катарину в «Укрощении строптивой». Настя Сташкевич тоже стала не так давно прима-балериной. Тоже нет физических экстраординарных способностей, нет «захаровской» стопы, но она добилась всего благодаря своему трудолюбию. Вот они для меня пример. И, конечно, это заслуга и их педагога, которая была с ними с первых шагов в театре (С.Д. Адырхаева, прим.).

В.: Это очень интересный для меня ответ, я ожидала немного другого.

К.: Это уже характер, в первую очередь. Они не просто так обе примы-балерины, столько лет шли к этому! Они обе начинали с партии Арапчат в «Баядерке».

М.: Конечно, когда мы говорим о Захаровой – ее природа одарила, ничего не сделаешь. Другое дело, когда человек проходит свой путь к вершине через колоссальную работу над собой.

В.: Ты знаешь, Ксюша, то, что ты говоришь, это как раз то, что мы хотим слышать на наших интервью.

М.: Именно. Услышать о том, что мы не видим из зрительного зала. Мы, конечно, и не должны этого всего видеть, но это же безумно интересно.

В.: У меня дальше следующий вопрос – ты закончила Вагановскую академию, тебя пригласили в труппу Большого театра, это решение оказалось спонтанным, или хотелось именно сюда?

К.: Вообще, изначально судьба тянула в Москву, но это я поняла потом. Я тогда училась в школе балета Л.В. Якобсона, ныне В. Курамшина, с ними ездила на конкурсы. В 2009 г. после Московского конкурса ко мне подошла Марина Константиновна Леонова, пригласила в Москву получать образование. А я, на самом деле, балда – маленькая была. Думаю, я учусь, «Лебединое» уже в этом возрасте танцую – ни в коем случае не поеду. А потом они связались с моим отцом, образовалась целая цепочка, и мне устроили просмотр, сквозь мои истерики (смеется).

Но до этого момента, были конкурсы гран-при Михайловского театра, где в жюри сидел Сергей Юрьевич Филин. Дал визитку и пригласил в Москву. Я и знать не знала тогда, кто там в Стасике, кто худрук Большого. Я тогда была как-то здесь и сейчас. Может это и плюс.

М.: И тебя ангажировали в театр Станиславского и Немировича-Данченко?

К.: Да. И опять конкурс в Москве, 3 курс, 2013 год. Позвонила Галина Олеговна Степаненко, пригласила на стажировку в Большой. Я тут же вспоминаю, что Сергей Юрьевич сам ко мне тогда подошел. Потом был сложный выбор, мне сказали: «Давай к нам в Мариинский театр». Я тогда поправилась, гормоны начали играть, и было у меня сомнение почему-то насчет Мариинского театра, я боялась и чувствовала неуверенность, чисто интуитивно. И поехала в Большой. Все бросила, у меня никого в Москве не было, ни друзей, ни одноклассников, ролей не обещали, ничего, просто пригласили в Большой театр. Я думала, что это самый лучший театр в мире. Было, конечно, в начале тяжеловато морально.

М: Ты не пожалела ни разу о том, что переехала в Москву?

К.: Никогда.

М: Бытует мнение, что есть большая разница между Вагановской и нашей Московской школой, что ты думаешь по этому поводу? Я где-то читала, что даже М. Х. Вазиев говорит: «Да нет никаких различий, даже если и есть, то они не настолько критичны».

К.: Есть различия. Методика Вагановой – это все же методика, выработанная годами. В Москве, конечно, есть своя стилизация. Такие элементарные вещи, как препарасьон — это подготовка к движению, он всегда присутствует, и если в Питере он идет через низ, то в Москве — через верх. Или пор де бра (перегибы) — у нас все работает от кистей, а в Москве рукам уделяют мало внимания.

В.: Мне кажется, это здорово, что к нам в Москву привлекают артистов из Вагановской академии.

М.: Почему нет, полагаю, это должно работать и в обратную сторону – чтобы был некий баланс. И еще есть мнение, что Московская школа это больше бравура, а питерская – это лирика.

К.: В Питере, конечно, уделяется больше внимания корпусу, лирике. Есть и бравурность, но она не такая ярко выраженная. Сцена Большого театра требует бравуры. Все-таки она огромная, почти в два раза больше сцены Мариинского театра.

В.: Этим и отличается сцена Большого театра от всех сцен мира. Подобной бравурности нет, я думаю, нигде.

К.: Самое волнительное — это выходить на сцену Большого театра.

М.: А еще я слышала (смеется) от некоторых мальчиков – артистов, что девочек в Москве лучше учат идти на поддержки, чем в Питере, есть такое?

К.: Я слышала такое про некоторых балерин. Я думаю, это сильно зависит от педагога. Не отрицаю, что такое возможно. Мне повезло с педагогом, все индивидуально.

М: А если ты в училище не научился как-то правильно группироваться, этому можно потом научиться или уже нет?

К.: Все развивается, с опытом вообще многое приходит — и прыжок, и вращение. Что плохо, так это если нет координации вообще у артиста.

В.: Какое у вас расписание? Утром идете на класс?

К.: Бывает разное расписание. В основном, возьмем нагруженный период, приходишь на класс в 11:00, с 12:00 до 14:30 постановочная репетиция, а потом с 17:00 до 19:00 может быть другая репетиция, и весь день ходишь по постановочным. А бывает еще, что параллельно две постановочные, это вот сложно.

М.: У тебя остается еще время на что-то, кроме балета?

К.: Остается. Я сейчас поняла, что мне нужно отвлекаться, иначе я просто с ума сойду. Выходить из театра в перерывах, например. Вот сейчас английский учу.

М.: А я видела у кого-то в сторис, как ты с выражением читала книжку про мышонка (смеется).

В.: Я поняла, вот почему у тебя такое количество подписчиков.

К.: Меня, кстати, многие спрашивают – ты, наверное, купила подписчиков? Я просто зарегистрировалась очень давно, в 2008 году, и начала выставлять все подряд.

М.: Я тоже давно, а у меня только 8 тысяч.

В.: Я про себя вообще молчу.

К.: Сейчас, правда, так уже не делаю. Выставляю, в основном, балетные видео, вращения, что-то замедленное. Я же творческая личность, мне нравятся зеркала, мы без них жить не можем. И, когда видишь, что получается неплохо, возникает желание этим поделиться.

В. А вот в комментариях пишут только хорошее? Ты читаешь плохие комментарии, или их нет?

К.: Читаю, конечно, но их не так много. Как мне объяснили, как правило, если хейтеров сразу много, то они покупные. У моей подруги, олимпийской чемпионки было такое. Не знаю, зачем это делают. Хотя плохие отзывы – это тоже отзывы.

М.: Как говорится, не бывает плохой рекламы.

В.: Так, главное, что я сегодня подчерпнула: у нас есть лайфхак от Ксении Жиганшиной, как увеличить число подписчиков: крутите туры без конца, и будет вам счастье (смеется).

М.: Хотели еще спросить про Нуреева. Недавно у нас вышел большой материал о нем. Так сложилось, что премьера оказалась связана со скандалом. Как ты думаешь, без этого был бы такой ажиотаж, или это на фоне шумихи?

К.: Уверена, что на фоне шумихи. На этот спектакль сразу стали приходить люди, далекие от балета, ради того, чтобы отметиться. Думала даже, что это было спровоцировано.

В.: Конечно, политический аспект здесь мог иметь место. А была какая- либо разница именно в процессе подготовки? Особенно в том, что вы готовили спектакль в сложных эмоциональных и политических условиях? Внутренняя остановка поменялась?

К.: Все артисты объединяются в такие моменты. Я тогда, правда, не участвовала в премьере по причине какой-то травмы, но я знаю, что после нее все плакали, потому что была проделана невероятная работа, колоссальный труд! Сколько костюмов, декораций, сколько всего, сколько народу задействовано! Все помнят момент, когда Урин после генерального прогона встал с микрофоном и сказал: «спектакль Нуреев идти не будет»

В.: Официальная версия – спектакль не готов.

М.: Либо это было феноменальная многоходовка, потому что билеты достать было практически невозможно. Посмотрим, насколько он будет популярен через несколько лет.

К.: Учитывая, что я не представляю, как его можно вывезти за границу. Столько реквизита — это нереально.

М. В. Ксюш, спасибо за твое время и откровенность, было очень интересно!